До нашего времени дошли судебные книги могилевского магистрата, наглядно иллюстрирующие жизнь областного центра XVI-XVII веков. Криминальная хроника, кодирование алкоголиков, неисполненные обещания жениться. С высоты прошедших столетий всё это выглядит забавно.
Клишка обещал, но жениться не хочет
20 июля 1579 году могилевская мещанка Нелина Тишковна обратилась в магистрат с жалобой на «уважаемого Клишку Ивановича». Четыре года назад он взял женщину к себе и пообещал «ее, как жену досматривать» — то есть жениться. Родился ребенок и второй на подходе, а Клишка Иванович все никак обещание не выполнит.
«Уважаемый» пояснил, что готов жениться на Нелине прямо сейчас, но есть одна проблема. Официально женщина находится замужем. Ее законный супруг несколько лет назад бросил ее и «уехал на низ» — то есть, вниз по Днепру, на Украину, к казакам.
Следующая запись в Книге актов могилевского магистрата зарегистрирована другим днем: либо судьям понадобилось время, чтобы выяснить все обстоятельства дела, либо они взяли паузу, чтобы похохотать.
На этот раз Нелина уверяла, что от людей, часто бывающих «внизу», точно знает, что бывший муж давно помер. Ее слов оказалось достаточно для принятия решения: магистрат постановил Клишку и Нелиду поженить, а если первый муж неожиданно «воскреснет», то новый супруг обязан жену «от его гнева защитить».
Страшное обвинение
В апреле 1637 года могилевский мещанин Харько Кузьминич обвинил свою соседку Арину Турцовую в растлении детей, краже и колдовстве, — ни больше, ни меньше.
За восемь лет до того «обвинитель» купил дом с хозяйством на улице Выгонской. По торговым делам им с женой часто приходилось уезжать на ярмарку. Присматривать за хозяйством и детьми — двумя девочками и мальчиком — они наняли недавно овдовевшую «ответчицу», проживавшую по соседству в доме своего отца Ивашки.
Хозяева работали много, возвращались поздно, а в их отсутствие няня отдавала их годовалую дочь на «Содомский грех», от которого она вскоре умерла. Вторая дочь тоже пострадала от сексуального насилия.
Харько и жена рассказали, что опросили детей, когда они начали говорить (мальчику было восемь лет, а дочери — шесть), а также частого гостя в их доме — шурина Пантелея, — и узнали, что Арина не ограничивалась физическим насилием. Забыв Бога и всякий стыд, вдова наводила на семью порчу: в горнице втыкала нож в косяк, поливала двор каким-то зельем и угощала им детей. Неизвестно откуда достала ключи от клетей, и похищала оттуда различные вещи, а иногда воровала хозяйские деньги.
Апофеозом преступной деятельности Турцовой стал последний проступок: она рассказала детям, что за колдовские грехи их всех вместе спалят на костре. Ребятишки настолько сильно перепугались, что сбежали из дома. Поиски продолжались целую неделю. Помимо родителей, беглецов искала вся прислуга и наемные работники. Заглядывали и в дом Турцовай, которая прилюдно проклинала семью Харько Ивановича, утверждая, что детей в глаза не видела. По ее словам, должно пройти еще немного времени и от страшной порчи, лежащей на их роду, сгинут все Кузьминичи до единого.
Обвинение было серьезным, «резонансным», поэтому потребовалось длительное судебное разбирательство. Повторное слушание состоялось почти через месяц в присутствии всего городского руководства. Советники не арестовали «обвиняемую», а решили направить опытных и почтенных людей для дополнительного выяснения обстоятельств.
В ходе расследования, продлившегося более двух недель, были опрошены все соседи, которые единодушно отрицали обвинения. Наоборот, Арину характеризовали исключительно положительно, как хорошую добропорядочную женщину. А вот о жене Харько высказывались в негативном ключе, называя злой и сварливой. Многие видели, как однажды она набросилась на соседку с обвинениями в «колдовстве и царапанье ворот». Вообще, женщина с мужем «живет нехорошо, оттого и злая, как собака».
Кто-то из соседей пристыдил и «заявителя», назвав его «плохим человеком», возведшим напраслину на невинную женщину. Арина в присутствии городского руководства присягнула в собственной невиновности, что клятвенно заверил ее отец и соседи. Не нашли подтверждения и обвинения в колдовстве с использованием ножа – на косяке не нашли следов. Так же никто не смог подтвердить обливание подворья «отравой». Скрыть злодеяние днем при скоплении работников на виду у соседей было попросту нереально.
Приговор суда: за клевету Харько и его жене стоять привязанными за шею к позорному столбу на торговой площади один день, с девяти до десяти часов утра.
Приговоренный пробовал опротестовать судебное решение, чтобы избавить от позора, хотя бы, жену: она, мол, не была заявительницей и даже не вызывалась свидетелем. Но судьи остались непреклонны: за клевету стоять час у позорного столба обоим.
Дал сознание
Могилевский мещанин Лука Овечкин 17 января 1594 года в присутствии чиновника Алексея Романовича, бургомистра Митки Василевича и советников Степана Сергеевича и Филиппа Есковича «дал сознание» с записью в актовой книге могилевского магистрата, что «не будет пить» крепких напитков от сегодняшнего дня и вплоть до праздника Пасхи. А что если выпьет, то позволяет своему тестю посадить его в тюрьму, опираясь на это «сознание».
Покушение на убийство
23 февраля 1634 года могилевского золотаря (ассенизатора) Иван Атрашковича обвинили в покушении на убийство, за которое грозила смертная казнь. Обвинителем выступила Дося Матюшина, работница монастыря кармелитов.
Накануне вечером ее мужу Матюше Богдановичу «немного не хватило» выпивки и он пошел за добавкой в кабак, который держал еврей Исаак. К тому времени он уже закрылся. Матюша, как человек приличный, со словами: «Открывай, жидовская морда!» «тихонько» постучался в запертую дверь, потом в окна, но ему не открыли. Тогда мужчина решил попытать счастья во дворе золотаря Атрашковича, жившего выше по улице. Едва ступив на крыльцо, он получил страшный удар по голове, от которого проломился череп. В теле еще теплилась жизнь, но дни его были сочтены.
Городской магистрат незамедлительно отправил к пострадавшему следственную группу из четырех человек для осмотра и опроса. Матюш Богданович еле живой с пробитой головой, но в сознании и с остатками памяти рассказал все, что помнил из прошлой ночи: как стучался к еврею, как звенели стекла в окнах, как шел вверх по улице, как добрался до крыльца дома Ивана….
Что случилось дальше, вспомнить уже не мог. В памяти остался чей-то возглас, потом удар – и полная темнота. Кто нанес ему рану — не знает. На дополнительный вопрос об отношениях с обвиняемым ответил: с Иваном никаких ссор никогда не было, отношения мирные.
Городской ассенизатор в тот вечер сидел у того самого Исаака до позднего вечера. Как свидетельствовали жена и дети трактирщика, был в изрядном подпитии. Потом они слышали, как он скандалил в собственном доме, и ревела его жена. Супруга Ивана призналась, что муж, вернувшись из ресторана, ее «слегка побил» из-за того, что она начала выговаривать ему за ссору с близким родственником. Общую картину произошедших событий дополняли вещественные улики: запекшиеся лужи крови на полу и окровавленная шапка с головы Матюши Богдановича.
Обвинение просило для Ивана Атрашковича смертной казни. Золотарь настаивал на своей невиновности. Дальнейшие следственные действия, как следует из записей магистрата, пошли по пути восстановления истинной картины событий той зловещей ночи.
Было выяснено, что в тот вечер в кабаке «отужинали» всего несколько человек. Когда они уже разошлись, раздались настойчивые стуки поочередно во все четыре окна, а вскоре начались попытки отпереть дверь. Трактирщик отправил мальчика-прислугу Матвея узнать, в чем дело. За дверью тот услышал разговор двух незнакомых мужчин.
Один другого спросил: «Чей ты есть?». На что был ответ: «Монастырский». После чего «один другого «послал по-матушке», и тот, что спрашивал, ответил: вот тебе, мужик, за католиков». Больше мальчик ничего не слышал и мужчин не видел. Когда разговоры за дверью прекратились, он заглянул в щель, и заметил человека, шедшего по улице и державшегося за голову. Утром нашли окровавленную шапку Матюши Богдановича. Матвей оказался единственным свидетелем, полезным для следствия. Остальные соседи и жены ничего не видели и не слышали.
В финале судебного следствия сторона обвинения настаивала, что покушение на убийство произошло во дворе золотаря, следовательно, ему и отвечать. Подозреваемый всячески отнекивался и категорически отрицал свою причастность к преступлению. Мол, обо всех событиях во дворе узнал не раньше остальных. Неожиданно для всех ассенизатор много цитировал Магдебургское право, на основании которого обращался к суду с требованием стоять на позиции презумпции невиновности.
Что и произошло. Пострадавший Матюша на очной ставке Ивана Атрашковича не опознал, а других доказательств против него не было. Суд признал золотаря невиновным.
Читайте нас в:
