Концентрационные лагеря сегодня ассоциируются исключительно со зверствами гитлеровцев в годы Второй мировой войны. Однако, наш рассказ об «исправительном учреждении», которое начало функционировать в столице советской Белоруссии за несколько десятилетий до появления «фабрик смерти» в западной Европе. Оно находилось в самом центре города и занимало комплекс бывшего монастыря бернардинцев. Сегодня на этом месте, сразу за Ратушей, уютно расположился комплекс отеля «Монастырский»
Обитель идеально подходила для содержания антисоветских элементов. В 1920-м здесь несколько месяцев содержали польских военнопленных. Большевики пытались, наиболее сознательных из них, зачислить в красноармейские части. Ничего не вышло. Как свидетельствуют архивные документы, некто Тадеуш Становский совместно с Жоржем Гловацким вывели из лагеря 200 первых представителей «польской Красной Армии», больше которых никто не видел.
После этого печального события монастырский комплекс решили полностью освободить и передать под размещение лагеря. Церковнослужителей давно не было. Другие постояльцы — уездный военкомат, хозяйственные и иные воинские части — с выселением не торопились. Ускорению процессу придал Станислав Мертенс – руководитель городской милиции. В народе он больше известен, как супруг Веры Хоружей. Именно по его доносу ее схватили в 1936-м. В приказе особо отмечалось, что в республике «…сформировался обширный контингент заключенных, которых можно использовать, как бесплатную рабочую силу».
Начнем с тысячи
В первых числах февраля комендант Минского концлагеря В.Осипов пишет докладную записку, в которой «просит в особосрочном порядке выделить для неотложных нужд: колючей проволоки – 500м; жестяных питьевых кружек, ложек, мисок и прочей посуды – из расчета на одну тысячу человек». Он обращается в РАБКРИН за получением разрешения о найме плотников, стекольщиков и иных мастеров «по договорам подрядов». Как известно, большевики запретили существование рынка рабочей силы.
Работы еще вовсю кипели, когда прибыла первая партия заключенных. Решили временно поселить ее в старой пожарной башне. Специальная комиссия предварительно обследовала помещение и осталась удовлетворенной ее состоянием. Осипову поручили в сжатые сроки изготовить топчаны, установить новые крепкие двери, обустроить банную печь, а «помывочную» укомплектовать корытами.
Лагерь «распахнул свои двери» для постояльцев 2 марта. Через полгода их численность составляла 357 человек. Однако, к середине декабря 1921-года снизилась практически вдвое — 154 мужчины и 31 женщина. Осенью осужденных массово развезли по различным российским зонам.
Столичный концлагерь на время превратился в пересыльный пункт, в который свозили заложников, предназначенных для обмена на членов европейских компартий. В число «пригодных для торга» входили дворяне, католические священники, офицеры польской армии и спецслужб, представители общественных организаций. Основной поток шел из московской Бутырской тюрьмы и ярославского изолятора для политических заключенных.
В октябре 1921-го начала функционировать отдельная «женская» часть концлагеря. Ее состав менялся быстро и радикально. Изначально основу контингента составляли содержательницы притонов, убийцы, воровки и «жрицы любви», то постепенно их обильно разбавили «культурными дамами», многие из которых были с малолетними детьми. Обвинения строились исключительно на политических мотивах.
Построение социализма в отдельно взятом концлагере
Лагерное начальство сетовало на трудности по обустройству хозяйственной части учреждения. Дефицитом было практически все: гвозди, провода, лампочки и прочие необходимые вещи. Оно бомбило рапортами ведомственный наркомат и не вылезало из кабинетов местных чекистов и военных в надежде поживиться частью казенного и реквизированного добра. Добровольные инвестиции сулили немалые выгоды.
Осипов докладывал: «Я начал активную подготовку для организации сапожной, портновской и починочной мастерских, которые планирую использовать исключительно в нуждах РККА». Последняя фраза рапорта была написана заглавными буквами.
Организаторский талант у лагерного начальника, безусловно, был. В течение двух недель он получил сразу пять списанных лошадей, непригодных для воинской службы. Свой интерес увидели и военные, договорившиеся о пошиве солдатского обмундирования. Под эту программу служба снабжения Западного фронта выделила 21 швейную машинку, а также инструмент для пошива обуви. Помимо этого, для починки поступило две тысячи пудов поношенной, но отсортированной и дезинфицированной одежды.
Перспективы лагерного производства просто захватывали дух. Они базировались на «невероятно высокой производительности труда», как правило, чисто женского. Планировалось, что каждая портниха за восьмичасовую рабочую смену способна пошить четыре комплекта нательного белья и примерно такой же объем летнего обмундирования. Консультации по вопросам технологии и организации производства проводили лучшие специалисты предприятий кожевенной и легкой промышленности республики.
Имение чекистов Малая Слепянка
Определенную часть заключенных использовали для работ вне территории лагеря. Перед выходом за колючую проволоку, они подписывали специальный документ об общей ответственности – побег одного означал наказание для всех.
Основные силы были заняты на работах в Малой Слепянке и Хитрово, в районе которых районное начальство сроком на три года выделило для обработки около 200 десятин земли. Сельскохозяйственная продукция была необходима исправительному учреждению, в первую очередь, для собственных нужд. Из-за острой нехватки конвоиров сопровождать контингент на большие расстояния не представлялось возможным.
Бывшие владения Павла Хитрово привлекли внимание пенитенциарной системы «большим жилым и нежилым фондом, а также оборудованием, пригодным для использования». Под размещение конвоиров и арестантов можно было использовать сразу несколько деревянных строений и флигелей. «Фруктовый сад из нескольких сотен деревьев находится в сильно запущенном состоянии, а господская усадьба требует капитального ремонта, но расположена в очень живописном месте».
Некто Ткачевич, назначенный управляющим «лагерного имения», времени понапрасну не теряя, определил основные направления сельскохозяйственного производства: овощи, птица, свиньи, кролики, коровы и бычки. Для этих целей привлекли около 700 арестантов.
Осенью на полях собрали богатый урожай. Для справедливого распределения огурцов, свеклы и прочих овощей собрали представительную комиссию из руководителей партийных и советских органов, ГПУ, РККА и концлагеря. Однако, на деле делить оказалось нечего – весь объем уходил на собственные потребности и обязательный продналог.
В изобилии была лишь картошка. Излишками решили поощрить сотрудников лагерной охраны, «понесших особые труды по контролю исполнения сельхозработ». Надзиратели голодали наравне со всеми, и дополнительный паек был, как нельзя, кстати.
Месячная норма питания в лагере в июле 1921-го была такой: фунт хлеба (0,4 кг); 32 золотника крупы (32х4,25г=136г), фунт сахара, половина золотника чая, полтора фунта муки. Все остальные нормы такие же мизерные. Суровая правда жизни свидетельствует о том, что при создании невыносимых жизненных условий непримиримые революционеры моментально становились значительно сговорчивее.
После окончательного завершения полевых работ арестантов планировали перебросить на строительство ограждения по периметру территории имения. В домах требовалось застеклить окна, оборудовать пищеблоки и сложить печи. Потребности в бесплатной рабочей силе были огромными, поэтому обустраивались всерьез и надолго. Примечательно, что «заявки на рабов» поступали практически от всех городских учреждений, начиная от детского дома-коммуны №2 и дома отдыха №1 до парткомов, ревкомов и месткомов.
Враги народа и подозрительные личности
Оказаться внутри бывшей обители бернардинцев можно было не только за преступления против народа или новой власти. Среди заключенных имелись и просто «подозрительные личности». Например, «Ивановская Мария, 22 года, из дворян. Белоруска, образование домашнее. Задержана как подозрительная. Наказание ревтрибунала: содержание в концлагере в течение одного года».
Для «рационального использования заключенных» заведующий лагерем Осипов предложил распределить рабочую силу по следующим группам:
— профспекулянты, бандиты, заложники и контрреволюционеры
— совсотрудники, виновные в саботаже, должностных преступлениях и прочих провинностях
— квалифицированные рабочие разных специальностей
— работники земли.
Всю первую группу без исключений предлагалось использовать «на физически тяжелых работах», что лишило бы ее времени и сил, необходимых для борьбы с советской властью. Представителей второй группы — использовать по обстоятельствам. Третьих – определить в профильные мастерские, а четвертых — «в привычную для них обстановку». Позже контингент пополнили «нэпманами», вороватыми аппаратчиками, рецидивистами, иностранными шпионам и предателями родины.
Почему-то Осипов совершенно забыл о служителях культа: православные, католики, иудеи и иные конфессии. «Раввин Зальцман, — докладывали надзиратели, — собирает вокруг себя осужденных и устраивает массовые молебны». Начальник наложил резолюцию «Запретить молиться всем».
В 1922-м минский концлагерь переименовали в «лагерь принудительного труда». К этому времени численность его контингента составляла несколько тысяч человек. Более точные цифры неизвестны. Относительно системы ГУЛАГ, возникшей гораздо позже, условия содержания можно считать весьма сносными. Например, известный минский психиатр Семен Волочкович по персональному запросу наркомата здравоохранения продолжал трудиться на прежнем месте работы, правда, уже бесплатно. Никого не смущало, что он являлся близким родственником атамана Дергача и проживал в доме Адамовичей, сбежавших в Польшу.
По неподтвержденным данным современная гостиница «Монастырская» стоит на месте массовых захоронений заключенных. В архивных документах оно упоминается под многозначительным названием — кладбище «Братское».
Читайте нас в:
